Леонид Грач
Коммунисты России ПОЛИТИЧЕСКАЯ ПАРТИЯ

Юрий Богатиков, поистине народный артист

Поделится:
13:13 04 Февраля 2016 г. 2290

Bogatikov_YI.jpgЮрий Иосифович Богатиков – эстрадный певец, народный артист СССР, одним из первых на эстраде получивший это звание. Его великолепный голос звучал на всех юбилейных и торжественных концертах страны, песни, не только лирические, но и наполненные гражданской патетикой и патриотизмом, звучали искренно и задушевно и становились любимыми у народа. Визитной карточкой его творческой жизни была песня Никиты Богословского «Спят курганы тёмные», где «вышел в степь донецкую парень молодой». Да он и сам из Донбасса, молодым парнем работал на шахте, затем служил на Тихоокеанском флоте, и там, в художественной самодеятельности, был замечен его голос – сильный, редкой красоты баритон. Иногда в этом типе мужского голоса можно услышать низкие драматические ноты, иногда лирические, иногда суховато-рокочущие. Но баритон Юрия Иосифовича был неподдельно праздничным, с серебряными переливами, с ощутимым потенциалом энергии и нежности, который певец мастерски использовал и искренне передавал слушателям. Это з был очень естественный, классический, тёплый баритон.

После демобилизации Юрий Богатиков работал солистом в Ворошиловградской (Донбасс) филармонии и учился заочно. Творческая карьера его на профессиональной сцене характеризовалась стремительным взлётом и быстрым признанием, чему способствовали и прекрасные вокальные данные, и неповторимое человеческое обаяние, и исключительная преданность советской песне. Затем, стараниями партийного руководства Крыма (при активном участии Л. Грача), артиста буквально «выкрали» из Ворошиловграда, и он стал солистом Крымской филармонии. Однако числясь в Ворошиловградской, а затем Крымской филармониях, Юрий Богатиков фактически был столичным певцом, постоянно занятым в концертных программах на телевидении, фестивалях, и часто представлял певческое искусство Союза за рубежом в составе многочисленных делегаций. Несколько раз ему предлагали место в Москве, но почему-то не складывалось. Думаю, из-за его прямого, бескомпромиссного характера: он презирал угодничество и приспособленчество, считая главным мерилом в искусстве только талант. Крым Юрий Иосифович любил преданно и самоотверженно, особенно не комплексовал, что территориально был приписан к полуострову, и жил на этой земле до конца дней своих.

sx2wnTRQCU0.jpg

О. Газманов, Ю. Богатиков, Л. Грач, Н. Штурм

А время было непростое: перестройка, развал Союза, невостребованность артистов, безработица, безденежье... Как истинный патриот великой страны, он очень тяжело переживал её распад. Каким-то особым даром предвидения, которым наделены большие художники и поэты, с г грустью предрекал все трудности и тернии, через которые предстоит пройти людям, опьянённым романтикой нового мироустройства. Концертов становилось всё меньше. Не приглашали, не вызывали в Москву. Жить становилось не на что.

Несмотря на свою востребованность и популярность, никаких накоплений «на чёрный день» не было, – как и большинство артистов, Юрий Иосифович жил одним днём. Щедрый и гостеприимный, он обожал принимать и угощать друзей. Успешные выступления на гастролях вечером, после концерта, как положено, завершались у него в «люксе» за роскошно сервированным столом. Зная доброту и радушие Богатикова, люди льнули к нему, недостатка в гостях не ощущалось. Приглашённые дамы его боготворили. Казалось, раз есть талант и признание, – всегда так и будет; и жить надо, как птицы Божьи: даст Бог день - даст и пищу.

В сущности, по такому закону жило большинство великих людей искусства: Марина Цветаева, Анна Ахматова, Осип Мандельштам... Признание и слава не принесли им достатка и жизненного комфорта. Они бедствовали, скитались и рады были дарёному куску хлеба, за счёт этих подаяний и жили. Марина Цветаева отмечала, что так жить тяжко, ибо бедные перестают помогать, сами быстро истощаются, а богатые перестают помогать, потому что это им быстро надоедает. Да и великий Борис Пастернак, Нобелевский лауреат, затравленный властями, завидовавшими ему «собратьями» по перу, последние годы жизни бедствовал. Одиноко вскапывал огород на даче в Переделкино – и не для наращивания мышц, а для выращивания картошки. Вспомните известное фото, где поэт мрачным осенним днём, в кирзовых сапогах, в которых после войны ходил весь советский народ, с тоской и безнадёжностью на лице надавливает ногой на лопату.

Нельзя сказать, что Юрий Иосифович в то сумбурное время бедствовал. Были друзья, богатые бизнесмены, которым ещё не надоело помогать. Он больше всего страдал от невостребованности, поскольку, как всякий истинный артист, не мог жить без сцены, публики и аплодисментов. Он всегда был наполнен творческими планами: включить и в без того обширный репертуар новые песни, репетировать с оркестром, записываться в студиях.

Редкие поездки в Москву на сборные концерты, где он пел одну-две песни, не приносили удовлетворения его широкой натуре, да и на всё это нужны были деньги. Крым в те времена «дерибанили» новые молодые реформаторы, ребята в малиновых пиджаках. Многие из них стали потом бандитами и погибли при переделе награбленного и откровенных отстрелах. Отдельные, наиболее дальновидные и изворотливые, закрепились и даже вышли во власть. Изредка помогали. С радостью ребёнка Юрий Иосифович тут же всё тратил на новую запись песни, на сценический костюм, на оплату труда музыкантов.

Когда ему подарили роскошный старый «Кадиллак», единственный тогда в Крыму, он легко и без сожаления отдал его детскому дому в Керчи, куда отправился вместе с Леонидом Ивановичем Грачом, и продолжал, при всей своей мобильности, оставаться бесколёсным.

Идя на работу, я часто встречал Юрия Иосифовича в парке возле дома, где у него была скромная двухкомнатная квартира. Он прогуливался со своим любимцем – чёрным пуделем Атосом. По его радостным или печальным глазам и даже по прыти, с которой Атос приносил брошенную палку, я уже знал, есть помощь или «они устали».

Очень важной для крымского этапа жизни Богатикова была его дружба с Леонидом Ивановичем Грачом, ставшим вскоре спикером парламента АРК и много сделавшим для наведения порядка, отстаивания интересов автономии, для людей искусства Крыма и лично для Юрия Иосифовича.

v1LdbVcPqkg.jpg

Ю. Богатиков, Л. Грач

Леонид Иванович давно знал Юрия Иосифовича и любил его за талант, преданность дружбе, прямоту и самоотверженность: работать – так работать, отдыхать – так отдыхать. Их сближало то, что они оба обладали этими качествами и понимали друг друга с полуслова.

Вспоминаю свой 60-летний юбилей, который мы отмечали в Ялте, в Ливадии, в ресторане «Царская кухня», где нас гостеприимно встречал хозяин – главврач «Ливадии» н Александр Иванович Плахотный.

То ли энергетика этого намоленного места, то ли по- в тому что роль тамады исполняли одновременно и Юрий Богатиков и Леонид Грач, растянувшееся мероприятие c обилием еды и цветов прошло как одно мгновение.

Юрий Иосифович относился к такому типу людей, которые в любой компании становятся центральными фигурами. Его можно назвать властелином ситуации. И не потому, что он отнимал эту негласную власть у других, а потому, «что они сами её отдавали – уж больно гладко и красиво у р него всё получалось.

Чествуя юбиляра, он легко находил нужные слова без у банального «счастья в личной жизни». Весьма продолжительная здравица была украшена каскадом отменного с юмора и яркими примерами из богатой гастрольной артистической жизни. На моё замечание, что после такого блестящего и проникновенного спича я впервые пожалел почему я не артист, он тут же нашёлся, сказав: «Не жалейте, ничего хорошего в этом нет, актёры – те же дети, только один орган у них как у взрослых!». Публика предложила (за это тост, правда, разгорелась дискуссия, за что тост – за артистов или за этот орган.

Прирождённый лидер Леонид Иванович Грач тут же взял скипетр в свои руки, и прошёлся не только по имениннику, но и по тамаде, его цветистому жизненному пути, который был обильно усыпан главными украшениями жизни – женщинами. Тема оказалась очень благодатная, учитывая, что половина приглашённых была представлена женским полом. С удивительным тактом и мастерством Юрию Иосифовичу удалось удержать уже подвыпившую публику от скабрёзностей и анекдотов на эту тему. Он, что называется, «взял аудиторию на себя» и стал поднимать её, отрывая от еды, переключая внимание на вершины мировой поэзии. Несколько сонетов Шекспира, выдержки из Роберта Бёрнса, – всё это прозвучало так гармонично и уместно, что все усовестились недоверчивому восприятию стихов в начале.

Я давно знал, что Юрий Иосифович любит и знает поэзию. На многочисленных встречах и дружеских посиделках я не раз отмечал, что за бравадой простоватого, с юмором, «своего» парня и знаменитости скрывается весьма тонкий, ранимый и умный человек, очень одинокий, как и все творческие личности. Поэзия была для него отдушиной, в ней он находил и собеседника, и ответы на многие вопросы.

Он умел читать стихи. А это – особый, редкий дар. Что, казалось бы, здесь сложного – прочесть рифмованные слова чётко, с интонацией или без, нараспев, как Иосиф Бродский? Ан нет – слова отлетают, как горох от стенки, в лучшем случае улавливается общий смысл. Чтобы до конца понять, что хотел сказать поэт, надо прожить то состояние, в котором он был, когда находил слова и соединял их. Особенно, когда речь идёт о таких поэтах, как Цветаева, Ахматова, Ахмадулина, которых тонко чувствовал и читал покойный Михаил Козаков и великолепно читают ныне здравствующие актрисы-интеллектуалки Алла Демидова и Светлана Крючкова.

Юрий Иосифович тоже обладал этим даром проживать состояние поэта в его стихах, открывая невидимые глубины поэзии. Причём это он делал с удовольствием не столько для публики, сколько для себя.

Так вот, возвращаясь к моему юбилейному мероприятию, вспоминаю: Богатиков так увлёк публику к вершинам серьёзной поэзии, что почти все, к собственному удивлению, обнаружили необыкновенную тягу к поэтическому слову! Но поскольку съеденное и выпитое давало о себе знать, он плавно перешёл к более лёгкому песенному жанру. И его любимое «Спят курганы тёмные», и «цыганщину ресторанную» он пел легко и вдохновенно, и все ему подпевали. И это при том, что он был уже серьёзно болен.

Я был тронут его самоотверженностью и предложил тост за тамаду, за великого певца, великолепного человека, чей талант сегодня радует всех нас, хотя такие люди являются достоянием не только своей страны, но принадлежат всему человечеству. Не помню, что-то в таком роде я хотел и дальше говорить, причём вполне искренне, но остановился, подумав: не перебор ли? И тут Юрий Иосифович взволнованно вскочил, сказав: «Продолжайте, не вздумайте останавливаться! Я готов бесконечно слушать такие правдивые слова. И вообще, мы, артисты, любим, когда нас хвалят». Эти слова были произнесены с искренностью наивного чистого ребёнка, все долго хохотали и аплодировали.

Вот таким Юрий Иосифович был в компании. Он отдавал себя людям, щедро одаривая всех своим обаянием и добротой.

Возглавлявший Верховный Совет Крыма Леонид Иванович Грач всячески пытался сделать Богатикова творчески востребованным в условиях маленького мятущегося с региона, концертная деятельность в котором еле теплилась. С единственным концертом из Санкт-Петербурга в Симферополь приехал Борис Штоколов. Публика до отказа заполнила зал русского драматического театра. Народ устал от постперестроечной суеты, неопределённости, оторванности от России, её культуры.

Величественный, с шаляпинской вальяжностью певец медленно вышел на сцену, заняв привычное место у рояля. Публика встретила его долгими аплодисментами. В чёрном безупречно сидевшем на нём фраке, белом жилете и с бабочкой, строгий и официальный, артист словно олицетворял собой вечную, неизменную и всегда необходимую людям классику. Аккомпанировал ему молодой бородатый пианист.

Прижав подбородок к груди, Штоколов запел: «Гори, гори, моя звезда». Зрители, услыхав его неповторимый, удивительной красоты голос, почувствовали, как они по нему соскучились, как долго они его не слышали: ведь раньше его голос звучал на всех теле- и радиоканалах, вызывая в душе покой и просветление.

Пел Борис Штоколов легко, не напрягаясь, в отличие от большинства оперных певцов, и, казалось, сам наслаждался своим пением. Пел, как дышал. А ведь ему было уже 74 года! Складывалось впечатление, что аккомпаниатор еле успевал простирать нотную дорожку его голосу, льющемуся мощным, ровным потоком. Он спел весь свой никогда не устаревающий репертуар, и когда заканчивал русской «Господу Богу помолимся», поднимая руки к небу, казалось, вместе с его голосом весь зал возносился на небеса. Из зала люди выходили какими-то другими, не такими, какими входили – внутренне очистившимися, просветлёнными, словно после церковной исповеди.

Я пытался сравнить этот концерт с концертом Юрия Иосифовича. Вот он выходит на сцену – невысокий, без этой холодной, казалось, недосягаемой штоколовской величественности, с которой тот каждую пропетую ноту ронял в зал, как бриллиант, сохраняя при этом границу между собой и публикой. Богатиков же улыбался своей неповторимой улыбкой, начинал петь, и лицо его преображалось: лоб становился челом, глаза – очами, которые смотрели в лицо каждому зрителю. Голос окутывал и накрывал всё, – что называется, «свечи гасли». Какая-то особая сила, энергетика заполняла всю сцену, а затем и зал, проникая в душу каждого присутствующего. И уже нет сцены и зала, всё едино, в одном порыве, на одном дыхании. Зал в полной власти певца. Этот феномен единения с залом – большая редкость и бывает только у больших артистов. Жалко и неприятно, когда современные исполнители искусственно пытаются добиться такого единения с залом, направляя в него микрофон или, взмахивая руками, приглашают подпевать, не понимая, что талант не опускается до любительских подпевок, а напротив, поднимает зал до своего уровня.

Вечером, после концерта Штоколова Леонид Иванович Грач и Юрий Иосифович Богатиков в честь гостя устроили ужин. Через пару часов тот должен был отправиться поездом в Петербург. С каким-то петербургским обаянием, без какой-либо звёздности, он первым предложил тост за Крым, который он любит, и за «крымчанина» Юрия Богатикова, его давнего друга. Он считает, что жителям полуострова очень повезло, что в таком маленьком Крыму живёт и поёт такой большой певец, масштабы таланта которого соизмеримы с огромной страной, которой не стало. Но границы не разъединили людей и такие артисты, как Юрий Иосифович, их объединяют своим талантом. Закончил он у свой тост совсем неожиданно: «Дорогой мой друг Юра! Я думал, что после того, что произошло с нашей великой страной, в ней остался один большой певец – это я. Теперь вижу, что есть ещё второй – это ты. Посему нам с тобой надо жить долго и радовать людей».

К сожалению, это пожелание не сбылось: ровно через год оба ушли из жизни. Словно предчувствуя свой уход, Штоколов говорил о своей давней мечте – приобрести в Крыму хоть маленький домик, чтобы надышаться воздухом и морем. Был уверен, что тогда бы его перестали донимать хронические бронхопневмонии в этом сыром, туманном Петербурге. Оказывается, всего за несколько дней, что он был в Ялте, ушла та «заслонка» в груди, которая не давала ему дышать. А ведь для певца дыхание и пение – это разные стадии единого процесса.

y_e2e7f623.jpg

Л. Грач, Ю. Богатиков, Б. Штоколов

Леонид Иванович, быстрый в своих решениях, тут же предложил певцу как подарок от благодарных крымчан двухкомнатную квартиру в Ялте.

Растроганный Штоколов сказал, что не смеет отказываться от такого царского подарка и что ему даже не снилось, что его мечта о жилье в Крыму может сбыться. Все стали планировать, что к следующему его приезду в Крым будет оформлен ордер на квартиру на его имя и вместе с ключами на его имя вручён.

Но, к сожалению, – не сбылось. Уже близилась к завершению, благодаря настойчивости Леонида Ивановича, непростая процедура оформления документов на квартиру в Украине гражданину России, когда пришло известие о кончине артиста.

_5p8O6DLITA.jpgОстался из великих певцов, по классификации Штоколова, один – Юрий Иосифович Богатиков. Но он был тоже уже тяжело болен. Болезнь обнаружилась как-то внезапно. Несколько раз при встрече он упоминал о грыже в низу живота, я настойчиво предлагал устроить консультацию профессоров-хирургов нашего университета. Но в силу его занятости – всё откладывалось.

Прошло полгода, а может, и больше. После очередного отказа я понял, что дело не столько в занятости, сколько в том, что он боится или самой операции, или выпадения из гастрольного графика в послеоперационном периоде. И я решил схитрить. Мы стояли возле моей машины, и я спросил, есть ли у него полчаса свободного времени, прямо сейчас мы садимся и едем, чтобы хирург только взглянул, может, и не надо никакой операции. Он не ожидал такого напора и не успел придумать очередного благовидного предлога для отказа. И ничего не оставалось как ехать.

Хирург Виктор Викторович Жебровский, известный в России как специалист по грыжам, уже ждал нас – по дороге я успел позвонить ему. После осмотра он не обнаружил у него никакой грыжи, а заподозрил более серьёзное заболевание. Не отпуская Юрия Иосифовича ни на минуту (ему зачем-то захотелось заехать домой), мы тут же поехали к известному онкологу профессору Владимиру Михайловичу Ефетову. Благо он только закончил сложную операцию и не успел уйти домой. После осмотра и недолгого анамнеза профессор тихо, но категорично сказал: «Юрий Иосифович, надо срочно оперироваться, болезнь – наша, а вы и так а потеряли достаточно много времени». Можете представить настроение всех нас и то затянувшееся молчание, когда не знаешь, что сказать и как утешить.

Надо отдать должное мужеству Юрия Иосифовича, с которым он принял это известие. Спускаясь к машине, он очень медленно и внятно задал вопрос: «Это всё, окончательный приговор, и если да, то повлияет ли всё это на голос?» Господи, подумал я, о каком голосе может идти речь, когда вопрос стоит о жизни? С позиции обычного человека я не понимал, что для большого певца голос и жизнь – это н одно и то же. В этом я убедился позже, уже после операции. Он внимательно смотрел на меня своими голубыми глазами, в них не было ни страха, ни отчаяния – было какое-то сожаление, связанное с таким поворотом судьбы, и желание получить определённый ответ. В такой ситуации наиболее лёгкий выход – перейти на псевдооптимистический тон и даже ложь во спасение, что в данном случае было бы просто неуважением.

HeNvsQTwbWg.jpgЯ постарался быть максимально правдивым и честно, в пределах своей компетенции, прокомментировал заключение профессора-онколога: диагноз окончательный будет только после операции и гистологического исследования опухоли. Что касается влияния самой болезни и операции на голос певца, то если до сих пор он не заметил каких-либо изменений в худшую сторону, то нет оснований для беспокойства. Стараясь задеть струну его спасительного юмора, я сказал, что единственное, чего можно опасаться, так это того, чу что опухолевая интоксикация и послеоперационная травма изменят голос в лучшую сторону, и тогда почитатели переча станут узнавать его с новым, пусть даже лучшего качества голосом. И это будет переполох в мире вокала. «Да уж, действительно, – сказал Юрий Иосифович, печально улыбаясь, – пусть уж останется какой есть. Не хватало ещё этих хлопот».

А.А. Бабанин

Операция прошла удачно. Профессор Ефетов удалил опухоль вместе со всеми паховыми лимфатическими узлами и по характеру её роста окончательно был убеждён, что это лимфома – злокачественное заболевание лимфатической системы. Раньше оно называлось страшным словом – лимфосаркома. Но поскольку она в большинстве случаев была чувствительна к послеоперационной химио- и лучевой терапии, что оставляло больным надежду если не на полное излечение, то хотя бы на продление жизни, то злокачественность её и, я бы сказал, фатальность, была не выше, чем у других видов рака.

Итак: лимфома. Профессор Алексей Алексеевич Биркун, известный патологоанатом, гистологически подтверждает диагноз и дифференцирует форму лимфомы – мелкоклеточная. Чаще встречается крупноклеточная В-лимфома – слабочувствительная к химио- и лучевой терапии, а Т-форма – почти не чувствительная. Мелкоклеточная лимфома, наиболее чувствительна к химио- и лучевой терапии, проводимыми после операции, и это уже большое везение – есть надежда на успех. Вся эта раскладка несколько успокоила Юрия Иосифовича и, выписавшись домой после операции, он несколько воспрянул духом.

Но наступил неизбежный этап реабилитации, когда родные, близкие, друзья из артистического мира звонками и лично решили «поддержать» его, заронив сомнение: а рак ли это? Оказывается, нельзя верить абсолютно врачам, особенно провинциальным крымским, они плохие. Ищите хороших, которые поставят «хороший» диагноз. Где хорошие? – В Москве, приезжай срочно, всё устроим в онкоцентре. С не зажившей полностью послеоперационной раной, с гистологическими препаратами удалённой опухоли Юрий Иосифович с женой едут в Москву в надежде на чудо.

Чуда не произошло. Специалисты из онкоцентра на Каширке полностью подтвердили диагноз и необходимость дополнительно лучевой и химиотерапии. Встретив Юрия Иосифовича на одном из мероприятий, где он вновь стал появляться – бледный, похудевший и совсем седой, – я спросил, когда начнётся химиотерапия. Он уклончиво ответил, что пока точно не определились и вообще, он сомневается в её целесообразности, так как сам чувствует и все говорят, что она может повлиять на голос. «Кто – все?» – спросил я. Молчание. Я что-то стал говорить о недопустимости такого отношения к своему здоровью, о том, что чудеса бывают на свете, но только не в онкологии. Здесь чудо выздоровления может быть только при неукоснительном соблюдении всех предписаний онкологов.

Не знаю, насколько подействовала моя тирада, скорее всего, онкологи припугнули, – он согласился неохотно, приняв два сеанса химеотерапии.

Охотно химиотерапию принимать невозможно. В сущности, она отличается от смертельного яда медленным многократным введением (многочасовые мучительные капельницы) и тем, что вводимые химиопрепараты, отравляя весь организм, всё-таки больше поражают раковые клетки, в силу специально подобранной избирательной чувствительности последних к этим препаратам.

А дальше идёт действительно борьба за жизнь – многочасовые сеансы многочисленных курсов введения этих препаратов по специально разработанным стандартам, признанным в мире. Суть их заключается в поддержании концентрации препаратов в организме, чтобы они замедлили или прекратили дальнейший рост опухоли, изменяя обменные процессы в ней, не убивая, однако, больного, в организме которого эти изменения также нарастают, достигая критических показателей. Чем выше чувствительность опухоли к химиопрепаратам, тем легче врачам-химиотерапевтам удерживать этот опасный баланс.

Из всех видов лимфомы у Юрия Иосифовича была самая высокочувствительная. А это значит, что опасность осложнений химиотерапии была меньше, а шансов на благоприятный исход было больше. Но после второго сеанса, сопровождающегося плохим самочувствием, тошнотой и другими явлениями интоксикации от воздействия препаратов на организм в целом и на опухолевые клетки в частности, что, в сущности, являлось своеобразной нормой, которую надо было перетерпеть, больной категорически отказался от дальнейшей химиотерапии при солидарной поддержке родных и ближайшего окружения. Главным оправданием при этом было «спасение голоса». Сам же Юрий Иосифович свой отказ, мне кажется, расценивал как исполнение долга перед искусством.

Меня в этой ситуации несколько удивляет позиция лечащих врачей-хмиотерапевтов: больной сам отказался от дальнейшей химиотерапии несмотря на неоднократные беседы и уговоры. Да, это так. Но с позиций нравственных и врачебного долга – оставить больного без дальнейшего лечения, формально подстраховавшись его отказом, – это значит неизбежно ускорить его конец. Поэтому необходимо было и дальше не уговаривать, а убедительно обосновать необходимость этого этапа лечения после операции, так как сама по себе она радикально не решает проблему. Удаление первичной опухоли не предотвращает рецидива или метастазов за счёт системности процесса и циркуляции оставшихся раковых клеток в кровеносном и лимфатическом русле всего организма больного. Именно химиотерапия призвана подавить их рост и размножение, предотвратить метастазирование и рецидив болезни.

Всё это, наверное, не было достаточно убедительно объяснено больному, чтобы он согласился, и в этом вина, прежде всего лечащих врачей.

Во всяком случае, приняв такое решение, и сам Юрий Иосифович, и его близкие, и многочисленное окружение наконец-то успокоились, уповая на чудо выздоровления. Тем более что появилась новая проблема, переключившая всё внимание на себя. На стороне операции стала усиленно отекать и увеличиваться в размерах нижняя конечность – осложнение, вполне ожидаемое после такой операции. Причём, чем расширеннее и радикальнее удалены вместе с опухолью все паховые лимфоузлы, – а именно они обеспечивают отток лимфы из конечности, – тем вероятнее развитие такого осложнения.

Теперь тревога за голос певца сменилась тревогой за его физический статус, за то, как долго он может стоять на репетициях, на сцене, даже элементарно находиться в вертикальном положении дома, в быту. Начались хлопоты по перешиву концертных костюмов – расширение брючины штанов, поскольку в прежние оперированная нога уже не входила. К вечеру распирающие боли в отёчной ноге изводили, нарастала упорная бессонница. Попытки сосудистых хирургов хоть как-то уменьшить лимфостаз были малоуспешными. Немного помогал предложенный ими какой-то импортный эластичный чулок, который каждый раз надо было надевать в положении лёжа.

И тем не менее, несмотря на все эти проблемы, Юрий Иосифович с присущей ему энергией, продолжал выступать, записываться, встречаться с друзьями «с материка», когда те приезжали в Крым.

0119991.jpg

Памятник Ю. Богатикову (г. Симферополь)

И его участие в моём юбилее в Ялте, о котором я рассказывал, проходило, когда он был именно в гаком состоянии. При этом он даже вида не подавал, и большинство присутствующих, переговариваясь между собой, радостно констатировали «выздоровление» артиста. Да, всё давалось нелегко, но ещё тяжелее было без дела оставаться одному дома, когда все на работе, и часами лежать и смотреть в телевизоре одно и то же.

Единственной отдушиной был вновь открытый канал «Культура», команда которого, не опускаясь до уровня публики, а стремясь поднимать его, радовала «умными» передачами, знакомящими с сокровищами мировой культуры.

Иногда раздавался звонок, и Юрий Иосифович комментировал очередную передачу по одному из центральных каналов, где показывали наших звёзд шоу-бизнеса, вернее, их дворцы с внутренним убранством – гламурной «начинкой». Он искренне возмущался, считая, что артисты должны демонстрировать людям свой талант, а не заработанные деньги. Какой шоу-бизнес? – говорил он, – шоу давно исчезло, остался один бизнес. Мы рады были возможности выступать хоть в Норильске, – с грустью вспоминал он, – причём о гонорарах не думали, или думали в последнюю очередь, чтобы не голодать и не заваривать чай в стакане с помощью кипятильника в гостиничном номере.

По инициативе Леонида Ивановича Грача в конце лета в Ялте во дворце «Юбилейный» проходил кинофестиваль с участием мэтров кино, режиссёров – Георгия Данелии, Сергея Соловьёва и многих известных актёров. Закрытие фестиваля завершалось большим гала-концертом. Юрий Иосифович с радостью принял приглашение участвовать в нём. Для этого в очередной раз пришлось перешивать концертный костюм в связи с прогрессирующим отёком и утолщением ноги. Но со сцены это было заметно только самым близким.

Стараясь не прихрамывать, он вышел на сцену под бурные аплодисменты крымчан и гостей. Спел первую песню легко, сильным красивым голосом, который разносился не только по всему огромному полуоткрытому залу, но и вырывался на знаменитую набережную Ялты, собирая толпы отдыхающих. Он пел, словно испытывал пределы возможностей своего голоса, и одновременно сам любовался им. Зал аплодировал стоя, не отпуская артиста, который не уходил ещё и потому, что возвращаться вновь для исполнения второй песни из-за кулис к микрофону в центре сцены ему было уже тяжело. Видно было, как он переступал с ноги на ногу, стараясь перенести тяжесть тела с больной ноги на здоровую.

Вторая песня прозвучала как-то особенно мощно, как торжество и несокрушимость настоящего таланта. После долгих аплодисментов выстроилась очередь с букетами цветов. От руководства Крыма и оргкомитета фестиваля букеты роскошных роз на длинных метровых стеблях вручали красивые стройные девушки, очевидно, из московской кинотусовки. Они окружили певца, зацеловывая его, и невысокий Юрий Иосифович буквально затерялся среди модельных тел. Многие знали, что Юрий Иосифович несколько комплексовал по поводу своего роста. Как-то сказал: «С моим голосом мне бы приличный рост, я был бы Шаляпиным или Штоколовым».

И здесь на сцене, выбравшись из окружения девушек с их букетами, он смущённо обратился к организаторам концерта: «Всё хорошо, но неужели нельзя было подобрать девушек чуть пониже, тогда бы я казался повыше и смотрел бы на них не снизу вверх, а на равных?»

Мы с женой тоже привезли с собой большой букет роз, зная, как Юрию Иосифовичу будет приятно, но жена всё не решалась прорваться через толпу поклонниц. И вдруг после этой шутки по поводу его роста она решительно вышла на сцену и, вручая цветы, громко и смело произнесла: «Дорогой Юрий Иосифович! Не переживайте по поводу своего роста. Знайте, когда вы поёте, вы кажетесь не просто высоким, а великим, как этот зал». Все дружно зааплодировали в подтверждение сказанного. Юрий Иосифович выдержал паузу, и когда зал стих, подошёл к микрофону и как бы по секрету сказал: «Знаете, кто это? Это Зоя, жена ректора медуниверситета. Зоенька, вы такая умная, мне ещё никто такого не говорил. Я теперь понимаю, почему ваш муж столько лет успешно руководит вузом». И поскольку аплодисменты продолжались и зал не отпускал певца, оркестр заиграл знаменитую «Спят курганы тёмные». Он спел эту песню на необыкновенном подъёме, при абсолютном единении со всем залом, который стоя провожал его аплодисментами.

Но каждый раз такие участия в концертах давались всё труднее, а восстановление после них было всё длительнее и мучительнее.

Одним из последних серьёзных проектов, в которых Юрий Иосифович участвовал, было создание Гимна Автономной Республики Крым. Леонид Иванович Грач придавал большое значение тому, что на законодательном уровне подчёркивало и закрепляло определённую суверенность региона. Были созданы герб и флаг АР Крым, а гимна всё не было. Спорили, с чего начинать – со слов или музыки. Музыку заказали крымскому композитору Алемдару Караманову, известному не только в бывшем Союзе, но и за рубежом своим новаторством и своеобразием стиля. И он сравнительно быстро первым написал музыку, с учётом канонов создания гимна, соответствующей величественности и патетики. Слов ещё не было. Несколько крымских поэтов пытались, предлагали, но... Всё казалось не то – по глубине и всеохвагу содержания, или совсем не ложилось на музыку гениального композитора.

Наконец комиссия решила остановиться на тексте к гимну, предложенном крымской поэтессой. Да, не совсем удачными казались отдельные слова, излишне пафосными. Но они наиболее близко подходили к музыкальной канве гимна. И вот здесь, на данном этапе, участие Юрия Иосифовича как многоопытного исполнителя песен патриотически-гражданственного жанра оказалось настолько полезным и продуктивным, что работа целого коллектива, длившаяся почти месяц, быстро достигла этапа завершения. Богатиков, превосходный знаток поэзии а музыки, десятки раз вникая в каждую строку текста, пытался добиться той исключительной гармонии слов и торжественной мелодии, когда они становятся правдой, берут за душу слушателя, и он слушает гимн стоя. А это – многократные встречи, совещания, споры, репетиции с оркестром, наконец чистовой вариант и запись гимна со словами и без слов.

Конечно, слова возвышали величественную музыку Караманова, а наполненные энергетикой певца, его мощным голосом, они торжественно утверждали исторический факт создания Автономии.

Как ни странно, представителей исполнительной власти – Совмин Крыма – этот успех не только не радовал, но сильно раздражал. Это в значительной степени было обусловлено наметившейся конфронтацией между Л.И. Грачом и председателем Совмина АР Крым С.В. Куницыным, окружение которого всячески блокировало работу над гимном, осложняя жизнь главному двигателю процесса – Ю.И. Богатикову. Тем более что это совпало с предстоящим 70-летним юбилеем певца, а Л.И. Грач лично курировал подготовку к нему.

С искренностью творческого человека, бескорыстно проделавшего огромную работу, Юрий Иосифович возмущался предвзятостью чиновников, их сомнительной критикой текста гимна, музыки и самого исполнения. И это при том, что многие из них даже не были знакомы со всем тем, что критиковали, а если и захотели бы вникнуть, то не смогли бы – в силу непрофессионализма и чиновничьей ограниченности. И чтобы окончательно досадить певцу, решили опротестовать договор о выплате довольно скромной, почти символической, суммы за месячную работу такого масштаба и уровня.

И только поддержка и защита Леонида Ивановича, а также сознание исполненного долга, давало силы певцу завершить этот проект.

В этом круговороте текущих событий как-то ушли на задний план тревоги о самочувствии Юрия Иосифовича. А состояние его здоровья продолжало ухудшаться. Нарастали слабость, усталость. Одержимость любимой работой, стремление к творчеству сменялись апатией, раздражительностью. Донимала бессонница. Ничто так не изнуряло, как мучительные часы ночных раздумий о прожитой жизни, о семье, детях, о том, как сложится их жизнь, если его не станет. Всё чётче складывалась мозаика нарастающих симптомов болезни в трагическую картину приближающегося конца. К утру остатки надежды сменялись полным отчаянием прежде всего от того, что не знаешь, как прожить наступающий день с этими безрадостными мыслями; если бы можно было хоть как-нибудь избавиться от них, выключить этот внутренний компьютер!

Не знаю, как другим, но нам домой он несколько раз звонил ближе к полуночи и на испуганное «что случилось?» успокоительно спешил заверить, что, мол, ничего страшного, извинялся за поздний звонок: бессонница. Пока не забыл, решил позвонить и напомнить, чтобы достали снотворное: «Да, уже передали одно, но оно оказалось не то, в тот раз было лучше, я засыпал хоть на несколько часов, избавляясь от боли и печальных мыслей». Моя жена с женской непосредственностью советовала плюнуть на все эти мысли, толку от них никакого, а думать только о выздоровлении, о том, сколько он может ещё сделать, дать радости и надежды людям. И как ни странно, этот наивный совет всегда помогал. Исчезала пессимистическая тональность, начинались воспоминания из богатой артистической жизни. Это были даже не монологи, а разговор с самим собой при наличии условного слушателя. Правда, засыпая или просыпаясь, я слышал, что жена задавала вопросы, что-то переспрашивала. Такие ночные сеансы заканчивались, несла полностью разряжалась батарея сотового телефона или же начинало светать. При этом не было ни обид, ни ожесточения на судьбу, напротив – какая-то созерцательность прожитого, всепонимание и всепрощение.

«Я прожил 70 лет. Жизнь моя была непростой, но в ней было больше хорошего. Мне везло на людей. Мне Бог дал талант. Я, как мог, старался отработать его. Мне есть что вспомнить. Конечно, хотелось бы ещё пожить. Только сейчас я понял, как много я бы мог ещё сделать, если бы судьба и дальше была милостива ко мне...»

VBz_OvpakWs.jpg

А. Бабанин, Л. Грач

Из обид полушутя была высказана одна – почему твой муж и Леонид Иванович ходят в сауну, а меня с собой не приглашают? И жена – то ли защищая меня, то ли как врач – констатируя факт, категорично заявляла, что при его заболевании об этой процедуре и речи быть не может.

И вдруг – неожиданно для окружающих и вполне ожидаемо для онкологов – болезнь напомнила о себе, к сожалению, рецидивом в виде развившейся симптоматики острого живота и перитонита... Срочная полостная операция, выполненная тем же профессором Владимиром Михайловичем Ефетовым. Метастазы лимфомы разрослись теперь в забрюшинных лимфатических узлах до такой степени, что привели к распаду опухоли, отторгшейся в брюшную полость, и развитию тяжелейшего осложнения – разлитого перитонита. Были удалены остальные лимфатические узлы, а также «санирована» брюшная полость. Для возможности последующего её дренирования, а также промывания и введения антибиотиков через брюшную стенку выведены множественные дренажи.

В таком тяжелейшем состоянии мы с Леонидом Ивановичем увидели его утром в реанимации. Опутанный весь дренажными трубками и капельницами, по которым что-то циркулировало, он встретил нас, слегка прикрытый простынёй, в полном сознании, с улыбкой на запёкшихся губах. Очевидно, у нас был настолько испуганный вид, что не мы его, а он нас стал успокаивать. Дескать, ничего страшного, операция прошла нормально, переживём и это. «Единственное, за что приношу извинения, – сказал Юрий Иосифович, – это за то, что принимаю вас не в смокинге – трубки мешают его надеть. Но какой ужас, если бы увидели меня в таком нетоварном виде дамы, – этого я бы не перенёс!». Вначале мне показалось, что эта эйфория и некая не критичность обусловлены интоксикацией от перитонита и наркоза. Просидев у его кровати более получаса, – он не хотел нас отпускать, – я убедился, что он чётко и ясно ориентирован во всём, и в своём состоянии особенно.

Более того, я несколько раз ловил на себе его цепкий настороженный взгляд, словно проверяющий правдивость его и нашей веры в то, что всё будет хорошо.

Врачи пытались нас выпроводить из палаты ввиду тяжёлого состояния больного, что вызвало бурный протест у него. «Вон, – показал он на другую кровать в углу, где лежал больной без сознания на аппаратном дыхании, – вот там тяжёлое состояние». Мы продолжали отвечать на его вопросы, обсуждали текущие дела, дальнейшую судьбу гимна, происки совминовских клерков. Он безобидно пошутил, что целый месяц был в этом гимне, и в благодарность получил одни неприятности.

Меня поразило величие духа этого человека. Даже в таком состоянии он продолжал быть лидером, всё брал на себя, старался обеспечить лёгкость общения, вовремя поделывал топливо своего юмора, если костёр радости встречи начинал гаснуть.

И всё-таки мы его утомили, речь стала тише и замедленнее. Мы стали прощаться и, кажется, вовремя: вошла медсестра с лотком, полным шприцев и лекарств.

Конечно, даже на этой стадии запущенности онкопроцесса химиотерпия могла бы его замедлить. Но, учитывая тяжесть состояния больного, её не назначили – она бы убила его, определённо замедлив процессы заживления после такой обширной полостной операции и перитонита.

Но, слава Богу, Юрий Иосифович благополучно выписался на долечивание домой. Насколько весь этот процесс был затратный, знала только его жена Татьяна, которая самоотверженно денно и нощно несла эту вахту, без смен и подмен, кормила, одевала, уговаривала, не реагируя на капризы, развлекала и отвлекала, как могла. Друзья приходили всё реже, на полчаса, на час, а затем – вновь: печальные мысли, чувство угасания сил и желаний. Только преданная жена да верный пёс Атос с его печальными всепонимающими глазами радовали его. А он ведь всегда радовал всех, как солнце, всем светил, всех согревал, и даже тяжело больной, сгорая сам, продолжал светить!

Что это светило погасло, почувствовали все, как толькo его не стало. С его уходом прервалась связь времён, как у Шекспира, связь между Крымом и культурным миром России и Украины. Речь не о гастролёрах с их курортными чёсами, а о творческих контактах, которые Юрий Иосифович легко, с присущим ему обаянием, налаживал и поддерживал.

Непривычно морозный для Крыма декабрьский день. Траурный митинг в Украинском театре. Огромное фойе переполнено. Особенно много приезжих – известных артистов, политических деятелей из Москвы, Киева. Обилие роскошных букетов роз, несмотря на мороз. Гроб с телом на высоком постаменте весь завален цветами. Юрий Иосифович в нём маленький, седой. Лицо спокойное и даже умиротворённое. Будто наконец он обрёл покой. Позади – яркая непростая жизнь большого артиста, болезнь, боли и страдания.

Словно ниоткуда выплыло слово «никогда». Да, никогда больше мы не увидим его живым, никогда не услышим его голоса, так будет не хватать нам его согревающего и всех объединяющего юмора. И уже никогда у нас не будет того праздника души, который он тут же устраивал для всех, стоило ему только появиться. Как он мог, несмотря на его рост, быть таким большим? Как его на всех хватало?

Начался траурный митинг. Первым выступил Народный депутат Украины Леонид Иванович Грач. Но он говорил не как высокий чиновник, а как человек давно и хорошо знавший покойного, как его друг. Говорил тепло и проникновенно и из-за сорвавшихся рыданий вынужден был закончить своё выступление.

От Совета Министров Крыма выступил С.В. Куницын в окружении стайки «соратников» – всей команды «гонителей». Бессовестно, вот уж действительно «божья роса», стал каяться и просить прощения у гроба за то, что не поняли, не оценили. Тоже – ценители нашлись.

Я не удержался, слушая эту фальшь, и вне очереди прорвался к микрофону и стал говорить, что сегодня – день великой скорби. Когда умирает великий артист – скорбит весь мир, ибо каждый человек с его уходом теряет то, что давал ему певец своим творчеством: согревал душу, дарил надежду и силы жить дальше.

И всем этим Юрий Иосифович щедро делился, светил всем, как солнце, и мы принимали это как должное и думали, что так и будет всегда, как люди уверены, что всегда будет светить солнце, и вот его не стало. И сразу стали видны размеры потери, масштабы его личности – и как артиста, и как человека. Чистая и добрая душа мастера, он был не приспособлен к быту, материальным благам и стяжательству. Он обладал великим даром отдавать. Он просил только одного – возможности петь, дарить людям свой талант. Но и это пытались у него отнять. Если в России великого певца Бориса Штоколова боготворили и берегли как национальное достояние, то в маленьком и вечно мятежном Крыму Юрий Иосифович был не востребован неделями и месяцами, сталкиваясь с непониманием и недоброжелательностью чиновников. Но он продолжал творить, объединять людей на доброе своим талантом, а это так много, ибо кто б ни прикасался к этому таланту, сам становился лучше, интереснее, значительнее.

Мы, крымчане, все в долгу перед ним, и только наша благодарная память поможет нам сохранить его светлый образ.

Много было выступлений, ярких, умных, искренних. Я смотрел на лицо певца и мне показалось, что он слышит. Ведь он так любил подобные речи о нём, о его таланте, с наивностью ребёнка всё это искренне воспринимал, шутливо подсказывая: «Не останавливайтесь, продолжайте!» Если он сейчас слышал, то должен быть доволен, ведь говорили так много хорошего в своём искреннем порыве.

Похоронен Юрий Иосифович Богатиков в почётном секторе симферопольского кладбища.

bogatikov-yuriy1.jpg

 

Благодаря личному участию Леонида Ивановича Грача, на могиле не просто надгробие, а величественный дорогой мемориал из красного и чёрного гранита. В центре города Симферополя, на площадке сбоку от огромного здания Верховного Совета, – также благодаря активному участию Л.И. Грача – установлен памятник Юрию Иосифовичу. Бронзовый артист в полуторный рост стоит у рояля в концертном костюме. И скульптору Юрию Гордееву, и автору композиции Леониду Грачу настолько удалось передать вдохновенный миг на лице великого маэстро, что всем понятно: он не просто стоит у огромного гранитного а рояля – он поёт.

 

А.А. Бабанин, ректор Крымского государственного медицинского университета (1996-2014), доктор медицинских наук, профессор, почитатель и ценитель творчества Ю.И. Богатикова

Архив